пресса

В городе проходит X международный Канский видеофестиваль.

Главное в фестивале, конечно, конкурс. На текущий КВФ прислали 1008 заявок из 74-х стран мира. Лишь 29 работ из 18 стран участвуют в программе фестиваля. Три работы — отечественного производства. Два дня показов уже прошли, 24 — 26 августа — следующие конкурсные просмотры. Новое на показах — режиссеры и авторы конкурсных фильмов не только приехали вместе со своими фильмами, но и общаются со зрителями, которые, в свою очередь, могут по горячим следам спросить автора «за всё». Кроме того, всем желающим абсолютно бесплатно покажут специальные программы: «Фокус: Италия», «Фокус: Украина», «Черная комната», «Play off», «Сделано в Швеции» и подборку комедий и фильмов о любви «Про морковь». Доброй фестивальной традицией стало проводить выставки и сооружать в городе что-нибудь, что принято считать экспонатами «первого в мире города-музея». Так будет и на этот раз.

Студенты из Франции. Фото Андрея САЛТЫКОВА.

Престиж

Не успели оглянуться — и устроители, и аборигены, а фестиваль дожил до своей первой круглой даты.

Канск наводнили баннеры с лозунгом «1:0 в пользу», нарисованные так, как если бы глядеть 3D кино без соответствующих очков. Что ж, бесспорно, нам это пошло на пользу. Но некоторые помнят, как начинался КВФ — это была странная столичная штуковина, явившаяся в тихий город N, как с небес. Истории, может, и не дали бы добро, предложи ее устроить не москвичи, а какие-то местные энтузиасты. Видеофестиваль тогда «прописали» в сером обшарпанном кинотеатре «Восход», что было только на руку духу проекта как некоммерческого, антибуржуазного и всего прочего с приставкой «анти», и художник Мамышев-Монро, и сумасшедший пьяный англичанин смотрелись там вполне органично. Потом и вовсе от феста словно пытались отвернуться и избавиться, как от проблемы, когда по невежеству усмотрели в нем пропаганду всякого насилия и прочего зла.

Теперь, спустя 10 лет, видеофест открывают мэр, представители министерств Красноярского края, в зале — местный политический истеблишмент, мероприятие проходит на главной сцене города, на которую к 20-му фестивалю будут выходить уже, видимо, в смокингах. А русские пестрые кокошники и кушаки уже есть и сегодня, что вряд ли сочетается с авангардом и прочим, что прибудет на фесте в последующие дни. При всей любви к народному достоянию нужно признать, что фестивалю подклеили экспортную этикетку матрёшечного сувенира (а чем нам еще порадовать гостей?). Пафос, который, местами, просочился в фестивальную ткань, позволяет заподозрить, что, если бы денег было совсем много, то Канск дал бы еще фору Каннам, эстетике которых изначально и был противопоставлен видеофестиваль с его купирующим Лазурное побережье «Пальмовым секатором». Но, с другой стороны, может быть, тематическое поле фестиваля настолько гибко и либерально, что примет и переварит в себе всё, что хочешь, оставаясь при этом «плюс-минус» самим собой.

Аэропорт

Одним из двух объектов под открытым небом Канского видеофестиваля — 2011 станет забытый Канский аэропорт.

Официально инсталляция называется «Это написано: Канск, аэропорт». Да, мы совсем забыли, что у города раньше был еще свой аэропорт. За 15 лет выросло целое поколение людей, которые не знают, что туда ходил автобус 7-го маршрута. А надпись «Аэропорт» до сих пор сохранилась. Вот она и привлекла внимание француза Ксавье Жюйо. Художник, похоже, решил сделать инсталляцию в месте-символе, словно пытаясь снова сдружить горожан и гражданский аэродром.

Работы в аэропорту начались за несколько дней до открытия фестиваля. В прошлую пятницу мы решили наведаться в аэропорт — согласно программе КВФ инсталляцию уже можно было посмотреть.

Здание и прилегающая территория похожи на мир, оставшийся без людей — все заросло зеленью, тополя вымахали так, как никогда бы не случилось, будь тут человек. Осыпавшаяся штукатурка, трещины в старом асфальте. Кровля тронута пожаром.

Постапокалиптический пейзаж, а не современное искусство. Снаружи так всё и выглядело — о присутствии людей почти ничего не говорит. Заходим внутрь — снова никого. Это зал регистрации и накопитель для пассажиров. Отсюда в начале 80-х годов XX века я впервые полетел на самолете — в Красноярск. Сломанное табло с надписью «Идёт регистрация рейса». Да, последний рейс этого аэропорта направлен в вечность и на его регистрацию опоздать невозможно. Большие стрелочные весы для багажа. Гипсовая лепка на стенах — советская готика. «Может, нас обманули, пошутили, а мы приехали сюда. Это и есть инсталляция», — подумалось мне. Я оценил идею — прекрасный перфоманс!

Но кое-что мне подсказывало, что мы плохо ищем, и жизнь в аэропорту есть. На столе — пустая чайная чашка, пожелтевший журнал учета чего-то с занесенными в него записями, мелом написано: «таможня». На площадке перед зданием разбросаны ветки, а откуда-то сверху иногда прорываются голоса. Мы поднимаемся на второй этаж. Здесь кипит жизнь, весело идет работа. Скоро нас представляют тому, кто правит всем этим непостижимым процессом. Это, похожий на типологического сумасшедшего профессора, юркий человек в белом комбинезоне, с чисто французским носом, какие рисуют у человечков во французских мультфильмах.

Это , художник, архитектор, профессор, преподаватель пластических искусств в Архитектурной школе «Париж-Ля Вилетт», на мастер-классы которого съезжается элита продвинутой архитекторской тусовки. Здесь, в этом пыльном кирпичном бараке под Канском, навстречу нам вышел человек, который принимал участие в оформлении финала церемонии открытия Олимпийских игр в Альбертвилле в 1992-м году! Как бы кто не относился к этому фестивалю, но такое в этом городе может быть только благодаря ему.

Ксавье ЖЮЙО (Xavier JUILLOT). Фото Андрея САЛТЫКОВА.

«Я понимаю — я сумасшедший. Но еще более сумасшедший тот, кто хочет оставить все как есть!» — сказал как-то Жюйо. По тому, что делают он и его помощники в старом аэропорту, видно, что так оно и есть. Стоял себе аэропорт, стоял… Но тут зимой, в 40-градусный мороз, привезли в Канск звезду мирового архитектурного авангарда, показали ему аэропорт, и всё… У него и раньше были опыты над крупными сооружениями, например, речные порты. Загорелся он идеей не оставлять его как он есть, унылым гробом посреди безмолвия. Загорелся, впрочем, не только Ксавье — уже после того, как художник уехал, частично сгорела крыша аэропорта, поэтому планы архитектора пришлось корректировать. Как мы поняли, намеревался он сделать инсталляцию прямо на взлетно-посадочной полосе, но до неё художника на всякий случай не допустили соответствующие органы.

Ксавье Жюйо ведет нас по помещениям, выглядящим словно после землетрясения, и рассказывает через переводчика о своей концепции. Зданию аэропорта возвращается его первичная миссия полета. Срубленные тополя торчат из окон, как весла у галеры. Жюйо подбегает к одной их раскидистых веток и начинает неистово махать ею из окна. Выясняем, что по замыслу это не весла, а крылья, перья большой летучей кирпичной посудины, которая, может, и перестала отправлять в небо самолеты, но полетела сама на зеленых крыльях. При этом все элементы аэропорта останутся — зал ожидания, авиаэксперсс и т. п. «Мне нравится, это потрясающее место, — не говорит, а восклицает художник. Здесь чувствуется движение, рядом проходит Транссиб, в этом направлении шло освоение с Запада на Восток». Когда на секунду умолкают он и ветер, гуляющий по коридорам без окон, мы слышим звук железнодорожного состава. Поднимаемся вслед за этим прекрасным чудаком с седыми всклокоченными волосами на чердак. По пути встречаем молодежь — канскую и не только. Наш город предоставил волонтеров, а главных помощников — Виктора и Оливера (на фото первой полосы)профессор привез с собой. Они студенты парижского университета, и, наверное, у парней выдалась такая летняя практика. С ними легко оказалось найти общий язык (это был язык английский): выяснилось, что ребята работают средь этого хлама по 10 часов в день. Когда они вечером снимают респираторы, то времени на прогулки по городу не остаётся. Правда, юные архитекторы уже успели оценить канское пиво и дали ему высокую оценку.

На крыше становится еще менее ясно, что здесь вообще происходит. Местами натянута плёнка, а через чердачные окна в сторону взлетно-посадочной полосы уходят струнами натянутые белые ленты. «Это космическая станция», — рассказывает нам почти взахлеб 66-летний архитектор, при этом умудряясь, кажется, не прекращать процесс творчества: то начинает крепить полиэтилен, то что-то двигать с места на место, то вылазит из окна на карниз с акробатической ловкостью. Видимо, это такой стиль жизни — преображение окружающего пространства.

«Аэропорт» Ксавье Жюйо и его сподвижников будет работать все дни фестиваля. Инсталляции назначены на 11 часов дня, ходит специальный автобус. И каждый день это окажется разный аэропорт, потому что работа будет идти постоянно.

Жюйо — автор самых больших в мире надувных инсталляций, назвал это направление «жестом». Попытался при помощи труб из ткани, по которым бежит поток воздуха, совместить движение и архитектуру, расшевелить статичные здания и удивить прохожих.

«Это жест как наше продолжение, как рукав — продолжение руки. Мы сами как трубы! Люди всегда стремились вверх. Гагарин, да и все остальные. Почему же мы об этом забыли? Я хочу всем напомнить», — говорит архитектор.

Кино

Видеофестиваль, одним из прерогатив которого всегда был «короткий метр», открыли фильмом продолжительностью почти в четыре часа.

Сергей ЛОБАН и Марина ПОТАПОВА. Фото Андрея САЛТЫКОВА.

В гости — с хорошим подарком! КВФ начался с того, что после официальной части участникам форума и горожанам показали фильм Сергея Лобана и сценариста Марины Потаповой «Шапито-шоу». Это роскошное монументальное полотно из четырех новелл, один из фаворитов конкурсной программы последнего Московского международного кинофестиваля, получивший на нем Гран-при жюри. Ему пророчат стать и культовым, и собрать хорошую кассу. В стране этот фильм мало пока кто видел, он только готовится к прокату. Поэтому канцам здесь снова «свезло так свезло». Это первый фильм, в котором был антракт. Каждый из четырех сюжетов развивается в одном времени и в одном месте. И все сплетается, словно в большом оркестре. Герои каждой из историй прибывают в приморский городок и предсказуемо становятся центральными персонажами разыгрывающейся драмы — фоном служат персонажи из других историй, почти как в «Криминальном чтиве» у Тарантино. Так ведь и бывает, что нам кажется собственная жизнь самой значимой, а для кого-то мы просто статисты, мелькнувшие на секунду перед носом.

Пытаться рассказать сюжет — бессмысленно и чревато увлечься на полгазеты. «Шапито-шоу» неправдоподобно богат на прекрасно выписанные характеры, бесчисленные смыслы, великолепна и элегантна реализация всего этого на экране. За четыре часа устаёт позвоночник, но можно бесконечно любоваться тем, какое оно должно быть, хорошее кино — умное и смешное, щекочущее нервы и «никакой это вам не боевик». Даже когда с героем всё ясно, авторы нет-нет, да снова «передернут карту». Отец, роль которого гипнотически хорошо играет Петр Мамонов, проповедует сыну простую и настоящую жизнь на природе, сам себя сравнивает с диким кабаном… И вдруг говорит — попробуй это масло! Итальянское!!!

В «Шапито-шоу» мы видим не примелькавшиеся лица. А если они и знакомы, то это всё обитатели такой особой полумаргинальной ниши: про Мамонова уже такого сказать не осмелюсь, а вот насчет Стаса Барецкого, Сергей Пахомова сомнений нет… Кстати, московский режиссер Сергей Лобан прославился благодаря фильму «Пыль». Там играли Петр Мамонов и Псой Короленко.

Выставка

В Выставочном зале — «Жесть». Так называется выставка работ художника Александра Джикия, город Москва.

Александр ДЖИКИЯ. Фото Александра ШЕСТЕРИКОВА.

На оцинкованных листах, покрытых бурой (мясо?) эмалью, художник сделал свои философские высказывания. Обращаясь к собравшимся на открытии выставки, Джикия сказал, что «хоть мы и получаем большую часть информации через зрительные образы, слова всё равно для него значат очень много», они дополняют смысл, рисунок с лого не могут у Джикия существовать по отдельности. Каждая его «жестяная картина» — небольшая притча или миф о человеке, жизни или о чем-то таком, о чем нужно постоять и подумать. Местами «Жесть» предстает чуть ли не агитплакатом, но таким, если бы его доверили рисовать философам. Выцарапанные на жести, словно на свежевыкрашенном гаражном боксе, графические метафоры похожи чем-то эстетикой на роспись древне-греческих амфор — да и технология сродни. Но это, конечно, современность, не глиняные горшки. Это новое время, это жесть — она хранится дольше, это жизнь — её нужно хранить.